Мне действительно повезло, что я их встретил, потому что я, вообще-то, невероятно ленив. И мне повезло, что они были рядом, чтобы наставлять меня, чтобы дать мне по заднице, когда я этого заслуживал. Они даже на какое-то время выгнали меня, потому что я не вносил достаточного вклада.

- Моррисси заявил недавно, что скинхеды представляют подлинную Англию. Как ты к этому относишься?

Сегодня я совершенно в это не верю. Просто Моррисси так и остался застрявшим в этой ностальгии, которая у нас у всех была в ту эпоху. Он так и не смог избавиться от этой необходимости принадлежать к какой-то группировке. Он видит в этом романтизм, тогда как в действительности скинхеды играют совершенно другую роль: запугивать и избивать граждан. А насилие – мне это хорошо известно – одновременно и отвратительно и привлекательно. Я давно был втянут в эти ритуалы и могу сказать вам, что это ужасно, это жестоко. Если ты проигрываешь, ты страдаешь. Если ты выигрываешь, то видишь вокруг себя несчастных людей в крови. Я часто был вынужден бить людей, которые мне ничего плохого не сделали, - это часть тех обязанностей, которые ты должен выполнять если являешься частью банды. И это был единственный способ доказать что ты именно полноправный участник, своего рода процедура инициации… Мне постоянно приходилось доказывать, что я не какая-то мокрая курица… Но в то же время я прекрасно отдавал себе отчет, что я вовсе не создан для такого насилия. Драка была для меня единственным способом отгородиться от остальных, не находясь в то же время под угрозой.

- Madness на концертах всегда вызывали взрыв насилия. Скажи, это выглядит романтично, когда у ваших ног в зале идет поножовщина?

В этом была какая-то шизофрения: с одной стороны я был в ужасе от этого насилия, но одновременно другая часть меня находила все это весьма романтичным. Во время наших концертов мне было отвратительно смотреть на все эти драки. Но когда мы, отыграв, уходили со сцены, вдали от публики примитивные инстинкты брали свое. Так, если нам доводилось на беду встретить на улице кого-нибудь из музыкантов или фанатов конкурирующей группы Cockney Rejects (прим.: Cockney Rejects – базовая группа музыки Oi!), то все это неизбежно выливалось в мощную потасовку. И все это во имя того, чтобы доказать, что мы настоящие мужчины и, возможно, из каких-то эротических чувств, с некоторым гротескным налетом гомосексуализма… Последняя из больших драк, в которых я участвовал, была просто ужасной: один журналист разыскал мою фотографию, где мне 15 лет и где я сфотографирован с моими приятелями из банды. В тот период мы были скинхедами, но совершенно аполитичными. Один из парней, изображенных на фотографии, через несколько лет стал английским нацистским лидером. Еженедельник «Сан» посвятил ему главный материал номера, вынеся на обложку именно эту фотографию и озаглавив все это: «Звезда поп-музыки и его нацистский друг». Я же не встречался с ним с 15-ти лет, - тем не менее, они хотели меня в это втянуть, выдать нашу группу за расистов. Я пришел в дикую ярость. Вместе с Карлом мы отправились в город, в общем, была огромная драка, в которой мне поставили здоровенный фингал под глазом. А на следующее утро я, с распухшей рожей, выступал по телевидению, объясняя что я не расист и не бандит…

Тем не менее, с того времени репутация нашей группы как примыкающей к Национальному Фронту так за нами и укрепилась. И это, несмотря на то, что на самом деле связи здесь не было ни малейшей. Это огромное заблуждения вызвано нашим прошлым. Дело в том, что многие наши друзья скинхеды, когда повзрослели, попали в сети Национального Фронта… А на наши концерты приходили пятнадцатилетние ребята, нюхающие клей, с вытатуированной на лбу свастикой…

Моя ошибка заключалась в том, что я попытался им помочь, вытащить их из этого дерьма. Я пытался поговорить с ними, урезонить их, меня же в результате обвиняют в каком-то сговоре… (вздыхает). Ведь все просто с отвращением указывали на этих ребят пальцем – помочь же им, вылечить их никто не намеревался. Вообще, люди были очень жестоки по отношению к нам. Мы же, в конце концов, просто не знали что делать с этими пацанами. Единственный выход, как предлагали некоторые, похоже действительно был собрать всех их в один большой мешок и сжечь на костре. Так что постепенно нам пришлось бросить этих ребят – все становилось слишком опасным. И сегодня мы ничем не можем помочь скинхедам. Те, кого завербовали фашисты – они уже безнадежны. Они недостаточно интеллигентны чтобы понять что происходит. Для меня же просто невыносимо, чтобы меня постоянно из-за всего этого называли фашистом.

- А как по-твоему, почему вы вообще привлекаете всех этих неонацистов?

Потому что мы сами вышли с этих улиц, из этих же шаек. Так что эти ребята считают, что мы слеплены из того же теста, что и они сами. К тому же мы посвящаем всю свою жизнь защите британской культуры. Как мы, так и Моррисси и Пол Уэллер. У всех у нас когда мы были пацанами, было нечто вроде романтического отношения к ушедшим эпохам. Моя мечта, в ней находится место как для Англии из книги «Одиночество бегуна на длинные дистанции» (прим: The Loneliness of the Long Distance Runner, 1959 автор Sillitoe, Alan, экранизирована в 1962-м году), так и для культуры Ямайки. Я немало мечтал о том, что когда-нибудь встречу под апельсиновыми деревьями Принца Бастера. На голове его будет корона, и все вокруг будут танцевать ска.

В общем, поскольку у нас не было собственной культуры, мы обратились к прошлому, к шестидесятым годам. У всех у нас были свои мечты, свои юношеские фантазии. От встречи с Джеймсом Дином до посещения концерта Small Faces с какой-нибудь уличной шайкой. Благодаря этим фантазиям мы перестали быть одинокими и потерянными, а стали как бы людьми «откуда-то». В общем, я оказался в плену у этой ностальгии пока в один прекрасный день не понял, что поклоняюсь лишь старому, давно ушедшему и несуществующему образу. И в этот день я осознал что совершенно одинок. Вся моя вселенная просто рухнула.